«Фонтанка» опубликовала интервью со статистиком Алексеем Ракшей. В частности, был приведен составленный им график среднесуточной смертности в России по годам.
Беспрецедентный рост смертности требует хоть какого-то объяснения. Разница с «доковидными» годами не может быть объяснена смертностью от ковида хотя бы потому, что, во-первых, примерно 3-тысячная «сверхсмертность» существенно выше официальной тысячи смертей в сутки, а во-вторых, в данных прошлых лет тоже «сидит» смертность от респираторных заболеваний, которые сегодня все относят на ковид. В любом случае, разница настолько велика, что простое и линейное объяснение — «бушует болезнь» — не объясняет ничего.
На мой взгляд, реальные причины картины происходящего крайне важны. Дело в том, что сегодня мы наблюдаем процесс катастрофы в одной из отраслей — здравоохранении, однако страна — это система разных отраслей, и распад не может происходить только в одной из них, они все находятся в общем тренде. Просто здравоохранение стало тем самым «слабым звеном», которое разорвалось первым. И далее нас ждут обрывы и обвалы в других. Причина же общая для всех.
Вопрос — в чем она?
Думаю, нет никакого смысла в который раз выстраивать одну и ту же причинно-следственную связь, о ней писалось уже достаточно много. Могу лишь упомянуть ее. Начиная с 2008 года Россия столкнулась с крахом выбранной путинским режимом стратегии «развития», основанного на безудержном разворовывании советского наследства и вывозе природных ресурсов за рубеж. Эта модель с 2008 года в течение десяти лет прошла все положенные стадии: структурный кризис (2008-2011 годы — сокращение накопленных ресурсов системы), системный кризис (2012-2019 годы — перераспределение ресурсов внутри системы), катастрофв (начало в 2019 году). Системный кризис потребовал принятия «майских указов», которые запустили процесс перераспределения ресурсов из структур развития к структурам устойчивости. Здравоохранение (равно как наука, образование, культура, инновации и многое другое) — это развитие страны, из него и началось беспощадное выкачивание ресурса в пользу структур устойчивости — именно в этот момент началось «разбухание» управленческого аппарата (количеством чиновников пытались компенсировать деградирующее качество управления), произошел рост силовых структур (в этот период помимо роста «официальных» карателей началась структуризация частных карательных формирований, которые проходят сейчас обкатку за рубежом, истребляя туземное гражданское население. Как изящно выразился Путин в свое время — в Сирии мы проводим учения. Интересно, кто учится и чему именно).
В общем, система здравоохранения была обречена, и к началу «пандемии» оказалась в критическом состоянии. Скорее даже, в «закритическом», так как стремительность, с которой произошло обрушение, говорит лишь об одном: к нему уже было всё готово. Последним гвоздем в крышку гроба здравоохранения стал не вирус ковида, а объявленные Путиным в марте 2020 года «нерабочие дни», которые запустили процесс отказа от всех методик, протоколов и нормативов реагирования на инфекционные вспышки. «Борьба» с вирусом проходила при полном игнорировании предшествующего опыта и порядка проведения такой борьбы. Подобного рода эксперименты не может позволить себе даже устойчивая система здравоохранения. Любые эксперименты с системными мерами всегда проводятся локально, с изучением всех обстоятельств и последствий, и только затем распространяются на всю остальную систему. В 20 году произошло невиданное: эксперимент начался сразу по всей стране.
Собственно, эти две причины: обескровливание системы здравоохранения и ликвидация всех норм с заменой их текущими сиюминутными рефлексивными решениями стали базовыми для перехода катастрофы, которая уже началась, в нестационарное состояние. В просторечье это называется «хаосом» или «турбулентностью». Управлять системой, находящейся в нестационарном состоянии, невозможно. Поэтому все веские заявления властей, беспрерывные совещания и уверенный голос очередного чиновника — это блеф чистой воды. Они уже ничем не управляют, они создают иллюзию управления. В первую очередь иллюзия для себя самих.
В чем заключается базовая проблема управления в нынешней обстановке?
В отсутствии (причем полном отсутствии) прогнозирования последствий принятых решений. Об этом уже сказал один из пиар-докторов, то ли Мясников, то ли Проценко (даже нет смысла искать автора) — «мы не можем прогнозировать развитие эпидемии». Причина этого тоже известна: медицинская этика «Не навреди» основана не только на соображениях гуманизма, но и на рациональном подходе. Нельзя лечить человека, если ты не понимаешь последствий лечения, равно как нельзя лечить от одной болезни, накапливая осложнения по другим показателям. Вы вылечите от насморка, но человек умрет от целого комплекса других заболеваний. И не просто умрет, а еще и перегрузит здравоохранение необходимостью лечения его от других заболеваний самой разной этиологии, которые и возникнут как побочные последствия первичного лечения. Дерационализация российского здравоохранения у нас на глазах.
Отказ от врачебной этики, от принципа «Не навреди», введение ветеринарных правил вместо медицинских (а строго говоря — вообще отказ от правил, наиболее очевидными из которых стал полный отказ от всех норм и методик разработки, приёмки и применения вакцин) — в общем, борьба с ковидом полностью хаотизировала всю остальную систему здравоохранения. Началась так называемая «сверхсмертность», которая объясняется только одним — люди начали умирать от заболеваний, которые в работающей системе здравоохранения (то есть, в стационарной, управляемой и прогнозируемой) лечились без особых проблем. Чем дольше система здравоохранения пребывает в нестационарном хаотизированном состоянии, тем выше доля тех, кто умирает не от ковида, а от борьбы с ним. Собственно, на графиках Ракши именно это состояние и иллюстрировано — стремительный рост сверхсмертности — это классическая картина развития катастрофических процессов в нестационарном состоянии системы. Вначале она перестала быть системой, то есть — совокупностью взаимосвязанных элементов, теперь происходит ее структурный распад — то есть, процессы деградации теперь перемещаются на более низкий уровень, деструктурируя сами элементы бывшей системы.
И последнее. Про «СНиПы — хрипы». Фраза, сказанная Путиным на одном из его публичных выступлений. Ровно то, что он сделал со здравоохранением — то есть, отказ от действующих нормативов, правил и норм — происходит и в других отраслях. Как можно увидеть на примере здравоохранения, правила — это последний рубеж, который отрасль держит перед надвигающейся катастрофой. Как только этот рубеж разрушен — любая внешняя причина (как ковид для здравоохранения) буквально рывком переведет отрасль в нестационарное состояние, в основную фазу катастрофы. Уже поэтому медицина — это только первый звонок.
К обрушению в стране готово почти всё.
Если рассматривать происходящие глобальные процессы, слегка прикрытые «пандемией», в качестве нетривиальной, но вполне реальной мировой войны, то из этого факта возникают определенные следствия.
Почему это война, и война мировая — говорилось много раз, разными авторами, рассматривалось с разных сторон, но базовая причина одна: несбалансированные противоречия существующего мирового порядка неизбежно ведут его через стадию катастрофических процессов к какому-то новому устойчивому состоянию. Пока здесь в этой формуле не известно ничего: ни сколько будет длиться глобальная катастрофа, ни то, какой именно проект одержит победу (а возможно, что не один, и тогда возникнет новая задача балансирования уже их), ни каким именно будет то самое устойчивое состояние.
Очень хорошо сказанное можно проиллюстрировать процессами, которые происходили в нашей стране в начале прошлого века: вначале произошла Февральская революция как ответ на системный крах института монархического управления, затем сама Февральская революция не смогла «потянуть» свой собственный проект и уступила Октябрю, затем произошла ожесточенная борьба между этим проектами, но и с победой большевиков ничего не закончилось — после реализации проекта захвата и удержания власти большевики начали ничуть не менее ожесточенную борьбу уже внутри победителей за выработку проекта развития. Борьба шла до конца 20 годов, проект внутреннего развития победил проект Мировой революции, затем он перешел к стадии выработки оперативных решений, затем последовала борьба за тактику воплощения, и после прохождения каждого этапа сторонники проигравшего проекта в буквальном смысле слова ликвидировались, причем не в силу природного зверства победителей, а исключительно в силу рациональных соображений, так как одна схватка перерастала в другую, и нужно было попросту освобождать для нее пространство.
Можно сказать, что мировая война 14 года с последующими революционными событиями для России длилась полтора десятилетия. И только в 29 году, когда началась первая пятилетка, под предыдущими событиями была подведена черта, и борьба продолжилась, но с зафиксированным предыдущим результатом.
Думаю, что нынешняя ситуация структурно очень похожа на те события, хотя прямые аналогии, конечно, искать совершенно неоправдано.
Фактически, если рассматривать «пандемию» именно в качестве мировой войны (а иного объяснения, откровенно говоря, просто нет), то у нас впереди еще длинный путь, причем никто и ни при каких обстоятельствах сегодня не в состоянии дать хоть сколько-нибудь достоверный прогноз, чем же всё завершится. Слишком много переменных, причем далеко не все из них сегодня на виду. Катастрофа тем и отличается от любого стационарного состояния, что происходит в пространстве неопределенных переменных, и всегда движется в направлении их уменьшения. Чем больше переменных — тем дольше длится катастрофа, тем больше у нее стадий, каждая из которых и является борьбой за выбытие одной из таких переменных. После чего на какой-то момент времени система приобретает неустойчивое, но все-таки стационарное состояние, и именно в этот момент возможны управленческие решения, корректирующие дальнейшее развитие происходящих процессов. Либо этих решений нет (либо они неверны), и тогда катастрофа все равно продолжается, но уже в стихийном развитии.
Первая переменная, которая выпадает в ходе подобного рода событий — это так называемое «слабое звено». В 1917 году слабым звеном стала Россия, и она была по итогам Первой мировой из числа законных победителей, а значит — и из числа участников конференций, которые определили послевоенный мировой порядок. Он оказался в итоге тоже промежуточным, но на какой-то период мировая система стала стационарной.
Сейчас, в ходе начавшейся мировой войны (или «пандемии», кому как угодно) первая стадия тоже завершится с крайне высокой степенью вероятности выявлением нынешнего «слабого звена». Хотя сегодня это будет существенно непроще, чем сто лет назад. Дело в том, что Первая мировая проходила между одним гомогенным составом участников — национальными государствами (точнее, их блоками). Сегодня состав участников гораздо более пёстрый, это национальные государства, это глобальные корпорации и это международные бюрократические структуры, за которыми стоят глобальные элиты, не представленные должным (как они полагают) образом в двух других группах участников.
Поэтому нынешняя катастрофа имеет гораздо более сложный структурный вид, и слабых звеньев должно быть тоже больше.
Слабое звено будет выявлено «по факту». Либо в каком-то национальном государстве произойдет коллапс (как в России в 17 году), либо произойдет банкротство сверхкрупной глобальной корпорации, либо это будет крах одного из международных институтов, либо это будет последовательная комбинация из таких событий. Смысл достаточно понятен: число ведущих участников нынешней войны ограничено, но все еще велико для выработки окончательного соглашения о будущем мировом порядке. Суть любой войны — сократить число участников такого соглашения до относительно приемлемого числа, которое будет способно согласовать позиции, а проигравшим это соглашение будет просто навязано явочным порядком. На то они и проигравшие.
(В скобках скажу, что избыточное число неопределенных факторов (участников) — это хорошо. В сложных нестационарных процессах именно эта избыточность создает так называемые «диссипативные процессы», которые обуславливают либо резкое усложнение системы — так называемую самоорганизацию, либо (если самоорганизация не происходит) — деструкцию исходной системы в процессе катастрофы. Эту историю я здесь излагать не стану, она достаточно сложна и для изложения, и для понимания, она относится к процессам синергетики. Но упомянуть эту специфическую особенность я обязан. Суть ее в том, что без «слабых звеньев» процессы самоорганизации невозможны и более того — «слабое звено», выйдя из текущей катастрофы, само может стать зародышем новой самоорганизованной сложной структуры — как это произошло с Россией в 17-29 годах прошлого века)
Сегодня на кону стоит один-единственный проект будущего мирового порядка — «новая нормальность». Другие есть, они есть всегда, но пока реализуется именно эта модель. Не факт, что «новая нормальность» победит. Но в любом случае в ходе катастрофических процессов возникнут «слабые звенья», которые выпадут из числа участников, но при этом станут потенциальными строителями нового, параллельного основному, проекта.
Россия, как и в начале 20 века, претендует на роль этого самого «слабого звена». Просто потому, что еще до «пандемии» — то есть, мировой войны — уже находилась в состоянии собственной внутренней катастрофы. Война позволила коллапсирующему режиму ускоренно перераспределить оставшийся ресурс под вывеской «Все для фронта, все для победы!», но в отличие от СССР в 41 году, под словом «Всё» нет практически ничего — правящая клика выжрала весь инфраструктурный запас прочности. Перераспределять почти нечего, а значит — система из состояния относительно плавного распада перешла в состояние стремительного обрушения.
Здравоохранение — это первая ласточка.
Человек — это все-таки крайне уязвимый элемент системы. Поэтому мы ощущаем крах здравоохранения острее и очевиднее. Менее очевидны другие аналогичные процессы, происходящие в других областях и отраслях. Но и здесь уже заметны маркеры катастрофы — практически ежедневные аварии и катастрофы на инфраструктуре: транспортной, жилищной, строительной, сетевой, в энергетике и машиностроении, в технологиях. Мы видим деградацию и воспринимаем ее, но пока не в состоянии оценить уровень и риски, возникающие при падении этих отраслей на столь низкие значения безопасности. В любом случае обрушение уже происходит — с разной скоростью в разных сферах, но неостановимо. И в этом смысле Россия ближе всех иных основных участников идущей мировой войны к понятию «слабого звена».
Парадокс ситуации в том, что крах нынешнего российского режима выведет нас из состояния мировой войны. И даст некоторый лаг во времени, чтобы пройти самоорганизацию и выдвинуть иной проект развития. Остальным участникам идущей мировой войны в этот период будет просто не до нас. Этот парадокс звучит следующим образом — чем быстрее и чем глубже Россия сможет пройти процесс демонтажа нынешнего режима, тем выше шанс на то, что мы не только не войдем в будущий мировой порядок «по Швабу», но и сумеем создать нечто иное. Но шанс — это не предопределенность. Это именно шанс. То есть — вероятность. И только.
Автор — независимый политаналитик Анатолий Несмиян (@ElMurid)